I

Вечером 7 августа 2008 Грузия совершила воздушное нападение на Цхинвали и направила регулярные войска для утверждения грузинской государственной власти в Южной Осетии, в ответ на огонь нерегулярных 'сил' Южной Осетии – таково было сообщение из Тбилиси. Как реакция на попытку Грузии утвердить грузинское господство в Южной Осетии, Россия, по просьбе южноосетинского правительства, послала регулярные войска, послала самолеты-истребители и активизировала свой черноморский флот, начав войну на территории Грузии, чтобы остановить геноцид против осетинского населения – такова была версия Москвы.

 

Генеральный секретарь НАТО Яап де Хооп Схеффер поддержал версию событий, выдвинутую президентом Грузии Михаилом Саакашвили почти сразу же, и после того, как грузинские войска были отражены, или, скорее, отброшены с территории Южной Осетии, Яап де Хооп Схеффер стал критиковать Россию за применение и продолжение применения “чрезмерного насилия”, и потребовал, чтобы Москва вывела свои войска из Грузии, включая Южную Осетию плюс (бывшую?) грузинскую область – Абхазию. Признание требований НАТО в конечном итоге фактически означало бы полную победу для Грузии - Саакашвили, даже после того, как Грузия оказалась неспособной справиться с явно превосходящими военными силами России. Этим Яап де Хооп Схеффер выставил себя на посмешище. Снова и снова бесстыдно повторяя, что Грузия осуществляла "геноцид" в Осетии, президент России Дмитрий Медведев и премьер-министр России Владимир Путин, подрывая уважение к себе и, что еще более важно, обесценивая и выхолащивая не только само понятие "геноцида", но и то колоссальное зло и непомерные страдания, причиненные геноцидом, имевшим место в (современной) истории. Это было жалким аргументом против истерии грузинского президента. В отсутствие иностранных журналистов и независимых наблюдателей до неоднократно передернутой правды было уже не докопаться. Ответственные государственные деятели оказались поспешными потребителями советов от паблик релейшинс (связей с общественностью) фирмы "Ложь-напрокат".

 

В защиту своей поддержки декларации независимости Южной Осетии, Москва ссылалась на то, как “Запад действовал в Косово” в 2007-2008 и ранее. В Косово Запад, воспользовавшись ситуацией, и ‘в противовес’ России, открыто нарушил правило международной политики о неприкосновенности государственных границ, по которому государственные границы не могут быть пересечены, аннулированы, изменены и добавлены, если государство, считающее эти границы своими, не соглашается на эти изменения. Москва резко протестовала против дальнейшего распада того, что было – в течение, по крайней мере, нескольких десятилетий – Югославией, вновь заявляя о принципе силы в международных отношениях, с помощью которого государства должны помочь сохраниться другим государствам и (таким образом) системе государств, или, по крайней мере, не принимать участия в их распаде или роспуске. В новейшей истории у России были серьезные основания самой опасаться таких отделений, в особенности Чечни, или Ичкерии, как предпочитают называть ее чеченские борцы за свободу (или мятежники- террористы). Парад суверенитетов бывших областей России начала 1990-х, похоже, не закончился – или, по крайней мере, так представляется сегодня – декларациями суверенитета и независимости1. Иностранные государства поддержали процесс распада империи, но ‘Запад’ не стимулировал решительными (и, добавим, безответственными) действиями распад России. Тогда Западу казалось, что Россия на пути к тому, чтобы стать ‘как мы’. Лидерство России казалось убедительным, представлялось, что у нее нет иного выбора, кроме как осуществить переход к (многопартийной – а есть ли другая?) демократии, с доминированием частной экономики. В то время и западные, и российские лидеры под одним флагом, двигались общим курсом неолиберальной идеологии (‘более старый‘ неолиберализм для ‘нас’, и несколько ‘более новый’ неолиберализм - для ‘них’.) Фактически, в неолиберальном мышлении сама по себе ‘демократия’ в целом была не так важна, так как государство должно было ‘просто’ предоставить и защищать права личности, поощрять и защищать наиболее экстенсивные сферы рынка.

 

В ответ, или, скорее, в попытке блокировать критику Запада по адресу Москвы, помогающей Цхинвали разорвать связи с Тбилиси, Москва в августе 2008 фактически радикально переменила свою позицию. Лицемерная ссылка на 'геноцид', который якобы осуществлялся в Осетии грузинами, предназначалась для прикрытия этого факта.

 

Россия упивалась своей военной победой. Происшедшее не должно было вызвать удивления. У советских / российских военных не было особых возможностей проявить себя в течение последних десятилетий; более того, установление режима Саакашвили (революция роз) в Грузии почти открыто провозглашалась как победа ЦРУ «американцев». Теперь уже ясно, что безответственная акция Саакашвили отвечала надеждам Москвы, и что Москва была готова на ответную реакцию. Отношения между Западом, особенно НАТО, и Россией были напряженными уже в течение достаточно долгого времени. Запад, особенно (члены) НАТО и (члены) ЕС, почти не раздумывая, приняли сторону Украины в русско-украинских газовых спорах 2005-2006 гг. До того Запад, и особенно США, открыто поддержали Виктора Ющенко, в то время как Россия сделала ставку и помогала Виктору Януковичу стать президентом Украины. Ющенко победил. Подготовка к установке систем противоракетной обороны в Польше и Чехии (фактически, ракеты в Польше, радарные системы в Чешской республике) направленной, как заявлялось, против иранских ракет, была еще одной проблемой, вызывающей жестокое противостояние сначала между Россией и США (и Польшей и Чехией), а вскоре2 и между Россией и НАТО.

Утверждение Америки/ НАТО, что система противоракетной обороны в Чехии и Польше нужна для перехвата иранских ракет, потеряло свою актуальность, однако США решили ускорить фактическую установку этой ракетной защиты, прямо ссылаясь на ‘российское нападение’ на Грузию. В ответ президент России Медведев объявил о российском намерении начать подготовку собственной антиракетной системы (очевидно не нацеленной против иранских ракет), в Калининградской области, то есть между Литвой и Польшей.

 

Внешняя политика, проводимая США и Россией (равно как Грузией и Украиной по этому вопросу), высокая политика, как ее обычно называют, поразила (по крайней мере, меня как наблюдателя) своей грубостью, дубовостью, своей более или менее очевидной лживостью, попыткой (отчасти успешной) ‘менеджмента по производству впечатления’, практически безоглядным пренебрежением правдой всеми заинтересованными сторонами, сопровождаемым претензиями на моральное превосходство. Это произошло, говоря проще и не прибегая к языку дипломатии и внешней политики, за счет обесценивания самой важной валюты - понижения авторитета тех, кто ее проводит. Притупление инструментов дипломатии и внешней политики может быть опасным. Назначение Москвой Дмитрия Рогозина послом в НАТО было показательно. Уже ранее Москва, возможно не меняя своих позиций, определенно изменила свой внешнеполитический стиль. Кондолиза Райс, Госсекретарь Соединенных Штатов, со своей стороны, также поспособствовала и продолжала способствовать дальнейшей девальвации американского внешнеполитического дискурса, став на позицию ‘принципиальной поддержки’ внешней политики Грузии. Согласно Госсекретарю Райс, только от Грузии целиком и полностью зависело решение с кем ей дружить, т.к. все суверенные страны свободны сами выбрать себе друзей. Без лишних слов: это глупо. Возможно, утверждения такого рода действуют только на наивных (возможно, это внешнеполитическое заявление для домашнего употребления); но с другой стороны, это заявление сделано не просто для ‘домашних потребителей’, всегда есть опасность самообмана, когда начинаешь действовать в плену у собственного заблуждения.

 

II

 

В январе 2009 Барак Хуссейн Обама стал президентом США. Одним из непосредственных изменений в американской внешней политике при Обаме стало его решение отложить установку системы противоракетной обороны в Польше и Чехии. В ответ президент Медведев объявил, что он не станет спешить строить системы противоракетной обороны в Калининграде. Другим главным изменением политики президента Обамы было его решение закрыть лагерь Гуантанамо-Бэй. Там содержались в плену “вражеские боевики”, а не "военнопленные"– и применялись пытки, которые не разрешалось признавать пытками – после военного вмешательства США/НАТО в Афганистане в 2001. Правовая процедура должна была соблюдаться. При президенте Джордже У. Буше США потеряли доверие к себе и престиж, поскольку перестали соответствовать своим собственным стандартам и прекратили учитывать те правовые принципы, на которые в большой степени опиралась их международная репутация.

 

Это еще раз показывает, что политика может быть изменена новыми правительствами, новыми администрациями, избранными большинством избирателей в демократическом государстве. Эта способность изменить политику может рассматриваться как слабость демократических государств, например, при определенных условиях его противники могут найти повод поразмышлять об изменении взглядов и о более гибкой позиции следующего президента (администрации, правительства) и поэтому не сотрудничать с настоящим. В данном случае Россия, возможно, полагает, что изменение американской политики относительно установки системы противоракетной обороны в Восточной Европе является успехом ее собственной внешнеполитической позиции. И возможно даже, она права. Но давайте не забывать о главных недостатках недемократического режима, такого вида режима, в который превращается российское государство или, я рискнул бы сказать, уже превратилось. Сошлемся на его серьезные недостатки по отношению к собственным гражданам России и на недостатки в сфере внешней политики.

 

Совершенно законное изменение взглядов американского правительства на то, как лучше обеспечить защиту от иранских (ядерных) ракет, было вызвано фактическим изменением ‘физического состава’ американского правительства (американской администрации), явившимся результатом очередных президентских выборов. Интересы США (возможно) остаются теми же, но видение того, как лучше этим интересам служить, изменились. Внезапные изменения, радикальные перемены, конечно, могут вызывать обеспокоенность друзей и партнеров Америки, одних государств по отношению к другим, а не только правительств по отношению к другим правительствам. Однако правительства демократических государств действительно понимают, что правительства других демократических государств меняются, в результате чего внешняя политика также может измениться. Такие изменения в политике демократических государств не вызывают взаимных обвинений и упреков со стороны других демократических государств (стран) в 'ненадежности' этого государства – в данном случае США. Есть разница между правительством (администрацией) и демократическим государством. Смены правительства делают государство 'более гибким', тогда как государство обеспечивает преемственность, несмотря на смены правительств.

 

В недемократическом государстве, таком как Россия, правительство, или, скорее, администрация, а точнее всего, ‘верхушка’ с одной стороны, и государство с другой, имеют тенденцию к выравниванию. ‘Верхушка’ представляет ‘государство’ иначе, чем в государствах демократических. ‘Верхушка’ включает государство, или иначе: государство в плену у ‘верхушки’. В России это лучше всего видно по идеологии. Господствующая идеология - государственничество, а его правители - государственники. (Это не демократический, а имперский или королевский атрибут: самоидентификация правителя с царством.) Государственники - ‘первые слуги государства’, которые считают, что ‘народ’, или ‘нация’ находят свое наивысшее выражение в государстве, в 'государственности'. Государственничество - это беда для партийной политики, и тем самым для политических партий, поскольку политические партии в действительности никогда не представляют людей в целом, но, напротив, их разъединяют.

 

Само понятие разделения полномочий, и сопутствующее ему понятие баланса полномочий, идее государственничества чужды, в разделении полномочий институционализируется отсутствие единства, возможность одной ветви власти компенсировать другую и выступать против нее, и таким образом ослаблять, как они полагают, ‘государство’.

 

Конституция РФ 1993 года снова и снова ссылается на разделение исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти, с преобладающей позицией исполнительной власти, возглавляемой президентом РФ, т.к. президент РФ является гарантом Конституции.

 

Как гарант Конституции, В.В. Путин действительно не изменил Конституцию, поручившую ему быть ее защитником, или, если угодно, ее обеспечителем.

 

В соответствии со специальным положением Конституции РФ 1993 года о президентстве Путин не предпринял действий в ответ на повторяющиеся предложения изменить Конституцию для продления его – Путина - президентского срока. Президент Совета Федерации среди (меньшинства) прочих пустил в оборот идею, что для России будет благом, если максимальное пребывание у власти президента РФ будет продлено с двух последовательных четырехлетних периодов до двух последовательных периодов по семь лет3.

 

Предложение изменить 81 статью Конституции, определяющую два последовательных срока по четыре года каждый, имело хорошие шансы быть принятым. Для такого изменения Конституции требуется (ст.ст.136 и 108) большинство двух третей в Государственной Думе и большинство трех четвертей в Совете Федерации, плюс согласие минимум двух третей субъектов Российской Федерации. Следует вспомнить, что в течение второго президентского срока Путина (2004-2008), Единая Россия сама по себе имела 67% мест в государственной Думе (плюс 8% мест всегда поддерживающей ЛДПР, плюс еще 8% пропутинской Родины); вспомним также, что половина мест в Совете Федерации уже принадлежала назначенцам из назначенных Путиным губернаторов. В абсолютном большинстве случаев законодательные органы субъектов федерации были так же под контролем пропутинских партий; добавим к этому господство пропутинских членов в Совете Федерации (поскольку половина членов Совета Федерации назначена законодательными органами субъектов). Так что три четверти голосов в Совете Федерации в пользу такого проекта собрать было бы легко. Кроме того, такое господство в законодательных органах субъектов Федераций пропутинских партий увеличивало вероятность того, что большинство - две трети субъектов - также в пределах достижимого. Если бы президент Путин ясно выказал такое желание, абсолютное большинство главных должностных лиц в областях, и абсолютное большинство в законодательных органах субъектов, а также решающее большинство обеих палат Федерального собрания стремилось бы проявить свою лояльность и снискать расположение наиболее популярного руководителя. Однако Путин настаивал на своем "нет" в ответ на предложение по изменению Конституции с целью увеличения срока (его) президентского правления, и никаких дальнейших действий, по крайней мере, явно, предпринято не было.

 

После того, как первый вице-премьер Дмитрий Медведев стал президентом Российской Федерации, и после того, что он назначил В.В. Путина своим премьером, именно президент Медведев почти сразу инициировал изменение Конституции РФ в том, что будущим президентам России разрешатся два последовательных шестилетних срока президентства. Одновременно было предложено, что члены государственной Думы впредь должны будут избираться на пятилетний период вместо четырехлетнего.

 

Было не трудно получить такое предложение от государственной Думы (где Объединенная Россия с 2008 года имела 315 мест (70%), и только оппозиционная КПРФ - 57 мест (менее 13%). Совет Федерации, включавший необходимое число субъектов, был тоже «за». Процесс изменения Конституции занял всего несколько месяцев. Единственным слабым возражением против таких существенных изменений Конституции РФ могло бы быть то, что президент Медведев оказался менее надежным ее гарантом, чем Путин. (К сожалению, трудно удержаться от иронии, описывая этот эпизод – привело ли это изменение срока президентства в РФ и членства в государственной Думе к соответствию с принятыми практиками западных демократий – которые были скромно, но неубедительно, взяты за пример).

 

Замечательно, но необоснованно и неубедительно, поскольку члены немецкого Бундестага избираются на четыре года, члены голландской Нижней палаты (Tweede Kamer) избираются на четыре года максимум, срок членства в Sveriges riksdag (парламент Швеции) зафиксирован как четырехлетний, двухпалатный Cortes Generales (Испания) избирается каждые четыре года, члены парламента в Португалии служат максимум четыре года, и так далее. Члены парламента палаты общин (в Великобритании) должны переизбираться, по крайней мере, раз в пять лет, но, как правило - каждые четыре года, причем перевыборы можно объявить в любой момент этого пятилетнего периода.

 

Что касается президентства, то президент Франции возможно наиболее близок к формальной конституционной позиции, занимаемой президентом России. Со времени референдума 2000-го года о продолжительности президентского срока, французский президент избирается максимально на два пятилетних срока (до 2000-го года французским президентам разрешали служить два последовательных семилетних срока). Франсуа Миттеран отслужил два полных семилетних срока, всего 14 лет. Второй по длительности службы, президент Жак Ширак, был у власти один полный семилетний срок и один полный пятилетний. Другой президент французской Пятой республики, Шарль де Голль, отслужил десять лет: был избран в общей сложности на 14 лет, но ушел в отставку в середине своего второго срока. Американский президент служит максимум два последовательных четырехлетних срока. Члены американской Палаты представителей служат два года; члены Сената – шесть лет.

 

Ссылка на господствующие в западных демократических государствах тенденции как основание для увеличения срока полномочий президента РФ и членов государственной Думы не состоятельна.

 

Президент Дмитрий Медведев, как и Владимир Путин, сделал свою карьеру в администрации, в государственной системе. Он достиг своего поста не как представитель народа и/или партийный политик. Партийная поддержка была ему обеспечена после того, как президент В.В. Путин решил, что он, Медведев, должен стать преемником Путина на посту президента России.

 

Позиция первого вице-премьера Медведева как кандидата в президенты была далее упрочена публичным заверением президента РФ Путина служить премьер-министром, если Медведев будет избран президентом. Снова, как часто бывает в России – включая, разумеется, и советскую Россию – власть стала персонифицированной. Те, кто занимали высшие должности, или, скорее, тот, кто занимал самый высокий пост, фактически перераспределял власть, таким образом вновь не делая различий между полномочиями поста с одной стороны, и 'властью' актуального хозяина, на посту пребывающего, с другой. Я проиллюстрирую то, что хочу сказать, сравнив эту ситуацию с ситуацией в США: Джордж У. Буш был важным и сильным только в качестве президента США. Оставив Белый дом, и, разумеется, президентство (там не было места, чтобы ему 'остаться'), его все еще, по обычаю, вежливо упоминают как бывшего президента Буша. Но как только Вы ушли, Вас уже точно нет. В России же, как только хозяин кабинета, занимая свой пост, добился большой власти, власть, таким образом, за ним закрепляется, и формальная сторона вопроса «должна» быть адаптирована к этой замечательной сильной личности. Потерявший власть глава государства в России воспринимается как изгнанный из офиса – и пользуется меньшим уважением, чем в США (или, например, во Франции). Утративший власть в России уходит в 'небытие'.

 

Открыто, и до известной степени официально, Дмитрий Медведев как президент РФ передал президентские полномочия в сфере национальной безопасности и внешней политики премьер-министру Владимиру Путину. Ссылку на определенное разграничение полномочий и обязанностей мы находим в тексте действующей Конституции 1993 г., это 'расширение' обязанностей премьер-министра примечательно. Конечно, можно рассматривать это не как перекладывание президентом ответственности за национальную безопасность и внешнюю политику на премьер-министра: президент 'просто' делегировал ему некоторые задачи. Проверкой в данном случае было бы фактическое аннулирование президентом Медведевым добавленных обязанностей и 'воссоздание' 'исходных' отношений между президентом и премьер-министром РФ, какие были между президентом Борисом Ельциным и его премьер-министрами, и между президентом Владимиром Путиным и его премьер-министрами. Мое предположение состоит, однако, в том, что такого 'воссоздания' 'надлежащих' отношений между президентом и премьер-министром во время президентства Дмитрия Медведева не будет.

 

III

 

Недавние поправки к Конституции плюс новое разделение труда между президентом и премьер-министром усилили вероятность предположения, что сценарий Кремля состоит в принятии мер к тому, чтобы Владимир Путин стал преемником Медведева на посту президента РФ. Между тем, непосредственное присутствие Путина в качестве премьер-министра (более того, премьер-министра с расширенными обязанностями) одновременно как продолжает предоставлять власть Медведеву (т.к. Медведев поддерживается Путиным), так и продолжает удерживать Медведева от всей полноты власти. Таким образом, 'они', очевидно, стараются 'перехитрить' Конституцию 1993 г. и обойти установленные ею препятствия к открыто авторитарному режиму.

 

Россия, кажется, изменила, или лучше сказать, извратила то, что должно было быть ее ‘основным законом’, конституцию, для утверждения одного человека: Путина. В классификации политических режимов, созданной Аристотелем – что может служить нам напоминанием – современный российский политический порядок (режим) наиболее вероятно определялся бы как монархия или как тирания. Мало что осталось от ‘смешанного режима’ (politè), который был бы, возможно, идеалом для значительной части политической элиты страны. Я думаю, что аристотелевское определение все еще применимо, истинная монархия требует, чтобы правитель имел богоподобные качества, то есть качества, встречающиеся редко, если они вообще встречаются, у смертных. Когда такое высшее существо появляется, мы, обычные смертные, должны отступить, поскольку никто, никакой коллектив, не может и надеяться управлять лучше, чем такой полубог. Но гении встречаются редко, Аристотель предостерегает нас от ожидания такого чуда. Он явно предпочитает смешанный режим (соединяющий то, что он называет олигархическим и демократическим режимами), при котором все – как (немногие) богатые, так и (многие) бедные, равно имеют право голоса, притом, что меньшинство обладает большей политической властью, чем большинство. Автократическая власть, служащая выгоде властителя, квалифицируется как тирания, как самая нежелательная из всех политических систем. При тирании приветствуют тирана; но он никогда не знает, насколько искренна эта похвала. У него есть причина не доверять лести, поскольку он хорошо знает (хоть ему и хотелось бы об этом забыть), что обратное, то есть критика его действий или личности, строго наказуемы. Правитель должен знать, что у людей на сердце, чтобы быть в состоянии поддерживать свою власть, а не подвергать наказанию за высказанную правду, которая ему не нравится, не нравится его секретным службам, информаторам и серым кардиналам, когорта которых будет процветать, в то время как понятия чести и честности свое значение утратят.

 

Каковы исключительные качества Владимира Путина? Возможно, я тоже стал жертвой тенденции персонализировать политику? Одно из основных достижений своего президентского правления Путин видит в том, что он оказался в состоянии обеспечить стабильность в отношениях между то конкурирующими, то сотрудничающими представителями госаппарата, частного бизнеса и других корпоративных интересов, и что 'большинство' этих 'заинтересованных групп' ожидает, что он будет в состоянии и дальше поддерживать это равновесие. С другой стороны, Путину очевидно понравилось быть президентом России; 'просто' служить – премьер-министром своего президента – его больше не удовлетворяло. И вместо того, чтобы готовиться покинуть политический Олимп, освободив свою должность, он, очевидно, просто отступил (на шаг), чтобы иметь возможность подняться вновь за счет самых важных формальных учреждений страны, ее конституции, или скорее: ценой конституции.

 

Россия, кажется, уже приспособилась к авторитаризму, к автократии. Это делает смену политиков наверху еще более важной и опасной. При демократии уход с наивысших постов после окончания срока не рассматривается как унижение. Уходя когда положено, политические деятели способствуют долговечности демократической политической системы. Они служат ей, больше не служа. Авторитарный лидер, диктатор, который ‘отдает власть’ или, вероятнее, который ‘вынужден отдать власть’, унижен. Побежден. Его правление закончилось. (Когда демократический лидер уходит из власти демократическим путем, демократический режим укрепляется. Это изменения в рамках системы. Государственная Дума, не говоря о Совете Федерации, не обеспечивает никакого противовеса исполнительной власти. 'Власть имущие', находящиеся в исполнительной власти, успешно колонизировали власть законодательную. Единая Россия как партия избирателей является инструментом фактической партии власти администрации президента и правительства. Доступ в государственную Думу стал затруднен для новых партий, если на то нет благословения фактической 'партии власти'. Фактическая 'партия власти' - ‘власть имущие’. Отметьте далее подъем порога с пяти до семи процентов; новые требования к формальной регистрации политической партии; установленные законом ограничения целей политических партий, которые они могут защищать, и таким образом ограниченный набор их возможных лозунгов4; тот факт, что главы исполнительных властей субъектов федерации больше не избираются, а назначаются президентом РФ; тот факт, что члены Совета Федерации назначены этими назначенцами; обход во многих отношениях Федерального собрания «Советом при Президенте по реализации приоритетных национальных проектов и демографической политике» (если только не для того, чтобы на тот момент помочь Медведеву получить общественную поддержку); обход во многих отношениях также Федерального собрания Общественной Палатой; формирование более выраженной иерархии в Совете Министров (единственный премьер-министр, несколько первых вице-премьеров, многочисленные обычные вице-премьеры, еще более многочисленные ‘простые’ министры, плюс вновь введенный правительственный президиум – иерархия, делающая премьер-министра своим «единственным пунктом сборки», во многих отношениях воспроизводя иерархический порядок администрации президента. Отметьте далее примесь остатков системы советского планирования (с ее целеполаганием, параметрами или индикаторами успеха) с элементами того, что называют Новым Общественным Менеджментом (который фактически почти такой же, но 'очень современный' и, конечно, недавно импортированный с ‘Запада’). Добавьте к этому традиционную смесь квази-юридического формализма и ‘персонализма’ в политике и администрации России5. Добавьте к этому пристальное внимание ко всем Неправительственным Организациям со стороны министерства юстиции; добавьте к этому также введение нового стиля в системе номенклатуры, и возникает картина авторитарного государства, мало чем отличающегося от России, какой она была до 1917 года, с добавлением советских особенностей. Все это приводит к заключению, что под продолжительным руководством Путина, Россия вернулась к самой себе6. Как следствие, наиболее вероятно, что Россия не сможет легко справляться с политическими и экономическими изменениями, ‘вызванными’ изменяющимся ‘внешним миром’. Вспоминается высказывание Томази ди Лампедуза – в Леопарде – что, очевидно, все должно измениться, чтобы осталось все, как было. Авторитарному режиму трудно справляться с изменениями во внешнем мире, потому что авторитарный режим очень похож на ежа: он реагирует на разные проблемы одним и тем же способом: централизация, подчинение, контроль – сворачивается в клубок и показывает спину. (Отсылка тут, конечно, к Исайе Берлину, который в свою очередь обращается к греческому поэту Архилоху: “лиса знает много вещей, но еж знает одну большую вещь”7).

 

Возврат к номенклатуре, на который я ссылаюсь, возможно, нуждается в некотором разъяснении. Одним из способов, с помощью которых КПСС продолжала удерживать государственные учреждения, включая государственные предприятия, учреждения высшего образования, средства массовой информации, а также все (квази) совместные предприятия, был контроль над назначениями и удержание власти над 'персоналом'. Партийные организации контролировали списки кандидатов на ключевые позиции как в партийных организациях, так и в государственных – каждая партийная организация на 'соответствующем' ей партийном и государственном уровне. С тех пор, как главы исполнительной власти субъектов Федерации перестали быть избираемыми на свои должности, а стали назначаться президентом РФ, кадровая политика на уровне субъектов стала формальной заботой государства. На первой полосе Московских новостей за 18 февраля 2009 (выпуск 4088), читаем:

 

Во вторник Кремль опубликовал первые сто имен из списка тысячи лучших менеджеров страны, чтобы помочь президенту Дмитрию Медведеву производить назначения на главные правительственные должности.

Медведев объявил о прошлогоднем плане составления списка так называемой ‘Золотой тысячи’ топ менеджмента для организации отбора персонала с целью привлечения свежих сил в политическую элиту.

Медведев обещал опубликовать весь список, принимая во внимание мнение своего наставника и предшественника, премьер-министра Владимира Путина, который часто выявлял среди друзей и коллег – включая Медведева – кандидатов на главные правительственные должности.

Эта инициатива - ответ на трудности, стоящие перед государством в определении и пополнении компетентного персонала для служения обществу, - говорят высшие должностные лица.

 

Эта новая система номенклатуры отличается от старой в некоторых важных аспектах, один из которых - тот, что государство - рекрутер от имени государства, и что предполагаемые слуги государства рекрутируются на работу из числа многообещающих частных бизнес-менеджеров. Что, в свою очередь, почти неизбежно обяжет государство, то есть обяжет государственные официальные лица вести себя ‘как партнер’ по отношению к тем фирмам, с которыми они связаны. Это стирает различие между общественным и частным. Это плохой путь для борьбы с коррупцией (одной из ‘первоочередных задач’ президента Медведева, как и при президенте Путине). То, что называют Новым Общественным Управлением, влечет за собой усиление тенденции функционирования государственных учреждений и государственной администрации так, как если бы они были (частными) фирмами, притом, что государство, можно сказать, все еще страдает от Старого Общественного Управления, пытавшегося управлять целой страной как одним большим предприятием.

 

IV

 

В течение прошлого десятилетия мы отметили концентрацию полномочий в пределах исполнительной власти, так же как продолжающуюся ‘персонализацию’ власти в России. Воображаемое единство целей России как государства и общества (которое примечательно в отсутствие предполагаемой альтернативы существующим власть имущим, в отсутствие эффективной оппозиции в государственной Думе, так же как в длительном пребывании прежнего президента Путина на самой вершине пирамиды власти как премьер-министра и "избранного президента"), кажется, делает политику менее беспокойной, кажется, делает общество более устойчивым, а Россию более сильной. Так ли это? Иногда лучше быть ежом, иногда лучше быть в состоянии реагировать на проблемы, угрозы и возможности как лиса. Репертуар политики авторитарного режима достаточно ограничен. Как говорил покойный Алек Ноув8 о прежней советской экономической системе, “все пальцы только большие, никаких других”. Много силы, но плохо для точной настройки.

 

Авторитарный режим реагирует на все, что он не контролирует и контролировать не может, как на угрозу. И потому лидеры такого режима, находящиеся у руля, являются единственно возможными лидерами (или, лучше, потому что фактический (исключительный) лидер, является единственно возможным лидером), этот лидер должен быть всегда прав, чтобы подкрепить утверждение, что он действительно знает самый лучший для страны путь и идет вперед. В отсутствие серьезной оппозиции и со средствами массовой информации, в частности телевидением, поддерживающими власть имущих, на ошибки политических лидеров можно спокойно закрывать глаза. Так же, как нет никакой оппозиционной группировки, достаточно влиятельной, чтобы 'злоупотребить' ошибками и просчетами в политике, чтобы 'дискредитировать' власть имущих и 'раскачать лодку', верхушка никогда публично не потерпит неудачи. Поэтому верхушка не должна платить за свои ошибки ту цену, какую платят в ‘правильном государстве’: утрату права управлять, будучи отстраненным от дел после всеобщих выборов.

 

Члены администрации президента В.В. Путина неоднократно говорили об “управляемой демократии ” в России, что достаточно точно характеризует такой режим. Д.А. Медведев в своем выступлении назвал любое дополнение к 'демократии', такое как "управляемая", тем, что 'демократию' умаляет, и что поэтому он предпочитает 'демократию' без добавлений. Медведев прав, заявляя, что такие определения, как 'управляемая' или 'популярная' умаляют 'демократию' и являются, в лучшем случае, лишними. Однако, “управляемая демократия” описывает современный режим лучше, чем "демократия". Формальное право современных правителей управлять все еще основывается на том, что они получили большинство голосов избирателей. Однако, голоса избирателей важны для выбора людей, управляющих народом фактически к его собственной выгоде так, чтобы помочь людям помочь себе. Без такого руководства и инструкций люди могут сбиться с пути. Такое 'патерналистское' отношение, такое манипулирование может окончиться крайним цинизмом. Лидеры со своими ‘технологами власти’ могут легко дойти до презрения к тем, кто благодаря их действиям низводится до простых объектов дезинформации, манипуляции, неприкрытой лжи и (скрытых) угроз, не имея понятия о степени заблуждения, до которой они таким образом доведены управлением и ложью.

 

Такой режим постоянно требует единства. Единство необходимо из-за угрожающего присутствия 'других', врагов. Единству необходимы 'другие', враги; и если их нет, оно склонно их создавать. Это может относиться к внутренним или внешним врагам, или и к тем и к другим. Разнообразие уже само по себе можно считать угрозой режиму. Действительно, есть определенные сомнения в том, что во время президентства Путина многонациональная Федерация стала в большой степени российским национальным государством, как оно само себя определяет. Возможно, следует сказать: это единство создано в том виде, в каком сегодняшняя власть предпочитает 'помогать' людям самоопределиться.

 

Такой режим рискует стать ‘замкнутым на самом себе’. Эта замкнутость, возможно, сулит стабильность, неизменность. При таком режиме 'политика' редуцируется до администрирования иерархического порядка. При таком режиме ключевые позиции больше не могут быть открыто оспорены. При авторитарном режиме мнение общества воспринимается – как его лидерами так и, в конечном счете, и его субъектами – как нарушение общественного порядка, и угроза общественному спокойствию. Авторитарный режим, однажды утвердившись, утрачивает способность к ‘самопреобразованию’, или, скорее, он больше не может ‘быть преобразован’ в истинную представительную демократию без полного переворота. Хотя ‘формальное урегулирование’ многопартийной системы и частые выборы могут все еще иметь место (т.к. могут рассматриваться как необходимая декорация авторитарного режима), может оказаться трудным вновь вдохнуть в эту форму жизнь. Авторитарный режим, пока он действует, в своем функционировании, насколько возможно, будет иметь тенденцию интерпретировать разнообразие, политическую борьбу, а также остатки или начатки подлинной многопартийной политики, как и (остатки или начала) настоящего (не квази-, или номинального) разделения полномочий как признаки своей слабости, уязвимости и угрозу порядку.

 

Если это так, то есть если в России действительно авторитарный режим и моя характеристика этого режима адекватна, для демократии остаются открытыми только два пути. Возможно, что Россия (снова) попадет в ситуацию, когда демократия будет расценена как наиболее желательный путь для политики и общества. Она может попасть в такую ситуацию из-за ошибок ее руководителей: (1) фракционной борьбы и беспорядка или 'обвала' наверху, то есть публичной неспособности лидеров навести порядок среди самих себя, или (2) как следствие неумения руководства справиться с эффектом ‘неожиданного’, будь то стихийное бедствие или разрушения от рук человека, война, ядерная катастрофа, или что-то другое. Рассмотрим первую возможность.

 

При авторитарном режиме, таком как российский, очень многое зависит от того, кто фактически его возглавляет. Каков его психологический облик? Каков его репертуар? Какие группы, кланы, фирмы и части государственного аппарата (силы как вооруженные, так и невооруженные), он 'примиряет' и 'представляет'? Чьим интересам способствует, и каким группам, кланам, фирмам, силам, таким образом, он противодействует?

 

Иерархически структурированный социополитический режим России, характеризуемый стремлением к контролю, очень бюрократичен. С другой стороны, по причинам, о которых мы уже отчасти упоминали, персонализм и ‘политика больших мужчин’ также являются системными чертами. И, конечно, у системы есть своя внутрибюрократическая борьба и борьба межбюрократическая: различные правительства, разные административные аппараты конкурируют друг с другом, в этой конкуренции нет четких правил, определяющих вакансии для всех видов политических брокеров, как промежуточных, так и высших по иерархии или 'клану'. При таком режиме должна быть “ключевая произвольность" (на вершине пирамиды), чтобы сохранять мир, и удерживать иерархии от расхода сил на междоусобные бюрократические войны. Без такой “решающей произвольности” 'аппараты' шли бы на бесконтрольный риск в попытках контролировать другие 'аппараты' за счет ослабления власти над обществом и потери прямого контроля.

 

Авторитарный режим в современной России дает субъектам чувство защищенности. Это стоит 'порядка'. Он хорошо организован для мобилизации общества против 'беспорядка' и ‘внешней опасности’. Поддержка режимом молодежных организаций, таких как Наши, особенно во время выборов, показательная способность режима мобилизовать общество. Можно сказать, что те части общества, которые соединились в движении Наших и аналогичных им, (временно) кооптированы и приняты режимом. Эти организации явно служат режиму в качестве плохо замаскированной угрозы тем 'другим', 'врагам', которые могли бы собраться и выйти на улицы, чтобы бросить вызов правителям или критиковать их политику. Наши были, и сейчас готовы, блокировать враждебные действия; или как мобилизованная часть общества дать сражение тем, кто все еще смеет бросить вызов режиму.

 

При авторитарном режиме вооруженные силы, которым явно или неявно поручено защищать внутренний порядок и отражать врагов, играют важную роль. Фактически, российские вооруженные силы были одними из тех, кто больше всего пострадал от смены режима и экономического разгрома начала 1990-х. В течение длительного периода экономического роста при президентстве Путина приоритет был отдан другим секторам государства и общества. И только с недавнего времени, кажется, вооруженные силы получили возможность извлечь выгоду из существенного увеличения правительственных расходов, в то самое время, когда страна сталкивается с экономическими трудностями. Недавно объявленная модернизация вооруженных сил, может вновь оказаться носящей декларативный характер9. Тем не менее, вероятно, что существенное увеличение расходов на оборону, поможет произвести желательный эффект. Современный режим России, похоже, готов нарастить усилия для восстановления своих вооруженных сил и увеличить расходы государства, как на вооружения, так и на персонал, без того, чтобы быть к тому "вынужденным", 'спровоцированным', и чтобы ее ближайшие соседи – Польша, Чехия, Украина, Грузия – и их иностранные покровители, особенно США и Организация Североатлантического договора, не рассматривали это как враждебные действия. Особенно во время второго президентского срока Джорджа У. Буша, Запад действительно не слишком деликатничал по отношению к России. И Россия ‘реагировала’ единственным известным ей способом. Барак Обама может изменить эту западную политику. Автономное изменение внешней политики России – и ее внутренней политики в этом отношении – больше не может быть вызвано изменением персонала в политических верхах как следствия свободных и справедливых выборов. В отличие от США, Россия обязана быть ‘последовательной’ (все время быть ежом). Российская верхушка таким образом обеспечивает себе и своим субъектам чувство защищенности. Ее субъекты, действительно, больше не ее граждане, поскольку граждане – это те, кто поддерживают и в то же самое время являются 'продуктом' свободного общества, истинного государства, которое обычно называют республикой. Из однажды установленного авторитаризма нет надежной карты для выхода.

1 Суверенитет подразумевает независимость, но в риторике того времени области фактически объявляли суверенитет, не требуя подтверждения своей независимости от Москвы.

2 США и Польша и США и Чешская республика первоначально заключили с этой целью двухсторонние соглашения. Все три страны являются членами НАТО, однако эти меры первоначально не были мерами НАТО, и поэтому другие членские соглашения предварительно не требовались. Позднее, ‘по факту’, эти двусторонние соглашения, достигнутые как договоренности в рамках НАТО, подтверждали восприятие НАТО в Москве прежде всего как инструмента американской внешней политики.

3 Таким образом, максимальное общее количество 14 лет для нового президента РФ. Если бы Конституция была изменена для этого во время пребывания Путина при исполнении служебных обязанностей президента, то наиболее вероятной интерпретацией нового конституционного правила было бы 'расширение' президентства Путина до семи лет и, возможно, и дополнительных семи лет, в итоге до 18 лет. После первых двух раз по четыре года каждый, начался бы новый отсчет срока. Сергей Миронов (среди прочих) поддерживал идею такого изменения Конституционных правил 1993, имея в виду именно продление президентского срока Путина.

4 Ст. 9 (3) из Закона о Политических партиях (2001) запрещает формирование партий как профессиональных, расовых, религиозных, или национальных (этнических) объединений. Эти ограничения можно было бы приветствовать как выражение цивилизованности и направленности на создание хорошо организованного общества, общества и политики без общественной борьбы между сторонниками разных религий, разных рас и национальностей. Но с другой стороны: что плохого, например, в организации партии фермеров, и почему нельзя разрешить политической партии обозначать свой интерес, свои взгляды как мусульман, например, (или суфиев, или буддистов, или христиан, или католиков)? Мои опасения состоят в том, что в отсутствие таких партий русское православие по умолчанию становится единственной нормой.

5 С одной стороны мы замечаем гипертрофию правил и инструкций, чрезмерную бюрократизацию, если угодно, и появление 'сильных руководителей' и (почти) личностной власти, с другой стороны. До некоторой степени это – та самая бюрократизация, которая 'требует' сильной руки, (квази-) харизматического лидера. Такой лидер показывает, что 'бюрократия' не может удержать его от того, чтобы действовать правильно, на благо его страны, или города. Такой лидер, возможно, не станет отменять или отрицать существующие правила или инструкции, но, напротив, в свою очередь, расширит их. Личная власть немедленно бюрократизируется, чтобы формировать и управлять поведением субъектов-граждан.

6 Cf. Steven Rosefielde & Stefan Hedlund, Russia Since 1980, Cambridge U.P., Cambridge, 2008.

7 Isaiah Berlin, “The Hedgehog and the Fox”, in: Isaiah Berlin (edited by Henry Hardy and Aileen Kelly), Russian Thinkers, Penguin Books, Harmondsworth 1979, pp. 22- 81.

8 Алек Ноув (Alec Nove урожд. Александр Новаковский), член Британской академии наук, почётный профессор экономики университета Глазго, признанный авторитет в области анализа советской экономики (прим. перевод.).

9 Cf. Zoltan Barany, Democratic Breakdown and the Russian Army, Military Politics and Institutional Decay, Princeton U.P., Princeton (N.J.) 2007.