Долгое время мы были лишены той части существования, которую Аристо­тель причислял к основным потребно­стям человеческой натуры. Назвав че­ловека «общественным животным», ан­тичный философ не предвидел наступ­ления эпохи, когда чем больше в жи­вотном становилось общественного, тем меньше в нем оставалось человеческого. Государство создало послуш­ный аппарат общественного мнения, и если не протестовать открыто, то, по крайней мере, не участвовать в хоре, симулирующем единство партии и на­рода, - уже     было позицией   порядочных людей.       «Попав в пустыню, - копай   колодец», - эта   формула    декла­рировала уход от всех видов сотруд­ничества с режимом, и при невозмож­ности реализации в общественной жизни – пути в        ширину – погружение в жизнь личную, в духовный поиск, во внутреннее противостояние построенно­му на лжи и низости миру - путь в глубину. Вытесненные из времени об­живали Вечность.

Теперь обстоятельства переменились: незримый пресс, вдавливающий нас в социально-стандартную норму, исчез. Мы вышли из катакомб и оказались лицом к лицу с самими собой. Встре­ча получилась не радостной - мы в невесомости. У некоторых даже прос­нулось что-то вроде ностальгии по вче­рашней камере. Мы так привыкли ис­кать свободу внутри несвободы, об­ретать свое «я» в противостоянии системе, ощущать свои духовные муску­лы в противоборстве с суровыми за­конами жесткого идеологического тя­готения! (не уверен. Что здесь уместно «тяготения». Может, лучше «давления»?) И вдруг оказалось, что можно жить совершенно открытыми, не преодолевая при этом на каждом шагу сопротивление враждебной сре­ды, говорить правду не языком Эзопа (этим эсперанто тоталитарных режи­мов), а так же просто, как прежде лгать.

После десятилетий испытания раб­ством мы вступили в период испытаний свободой. Раньше у нас не было выбора или, вернее, в силу выбора, сделанного однажды, не было искуше­ний - любой блуд с властью автома­тически отбрасывал по ту сторону представлений о человеческой порядоч­ности. Это делало жизнь более скуд­ной, зато более цельной. Мы были об­речены на аскезу, так как миру нечем было нас соблазнять.

С одной стороны, был узкий вход в космос общечеловеческих ценностей, были книги, была музыка, были страст­ные споры ночи напролет с друзьями­-единомышленниками: о смысле исто­рии, о добре и зле, о стихах, о Боге... С другой - тощая официальная действительность с ее привычным идиотиз­мом, с непроходимой пошлостью уны­лого быта. Мы были заперты в орехо­вой скорлупе и считали себя властите­лями бесконечного пространства, и нам тоже снились дурные сны. Наша сво­бода была тайной свободой, украден­ной у несвободы. Мы владели ею не­законно, против правил, зная, что в один прекрасный момент ее постарают­ся отобрать. К этой предстоящей схватке готовилась и собиралась душа.

Но вот внешняя свобода оказалась подаренной, и притом не в обмен на свободу внутреннюю. У Сизифа украли камень, и он не знает, чем его заменить. Камень помогал Сизифу вы­стоять в нравственном единоборстве с богами. Его проклятье являлось его избранничеством. Его отторгнутость бы­ла его связью. Его одиночество гово­рило с ним тысячами голосов. Дав­ление извне повышало уровень давле­ния внутри. Личность зарождалась и складывалась в процессе сопротивления нивелирующим силам чужой действи­тельности. В этих условиях происходи­ла кристаллизация ее духовной струк­туры. Чтобы состояться, требовалось одно - выстоять.

Сегодня этого мало. Надо уметь шагнуть в пустоту, победить плен невесомости. Нужно находить пути в ширину, не изменяя глубине. Жить на поверхности, оставаясь повернутым к сути. Учиться не свободе от мира, а свободе в миру. Сегодня необходим новый ответ на духовный вызов, бро­шенный временем, необходим другой нравственный опыт.

Сизиф учится жить без камня. Время очень быстро приучило нас к событиям, сама мысль о возможности которых еще лет пять назад рассмат­ривалась бы даже не как фантастика, а как чистый бред. И даже покушаю­щееся на основное завоевание нашего строя ироническое замечание Леха Ва­ленсы о том, что Польше, видимо, пред­стоит преодолеть первый в мировой практике опыт перехода от социализма к капитализму, было встречено инфор­мационной программой «Время» без обычных огнедышащих эпитетов.

Но среди звуков фанфар все явствен­ней, все тревожней проступает потаен­ная тема Судьбы. И дело здесь не в том, что из-за кулис праздничной сце­ны временами все громче слышится гул моторов и лязг гусениц, не в том, что входящие во вкус участники нет-­нет, да и поглядывают в сторону, ожидая окрика режиссера, и даже не в том, насколько необратима проис­ходящая на наших глазах смена декораций. Проблема в духовной обеспеченности происходящих процессов, в соответствии стоящих задач нравствен­ному и культурному уровню нашего общества.

В свое время Герцен писал о том, что нельзя освобождать человека внеш­не больше, чем он свободен внутрен­не. Освобожденный раб станет тира­ном. Насколько нам удастся освобо­диться от раба в себе,

настолько мы гарантированы от очередного порабо­щения властью.

Еще недавно огромная страна каза­лась при смерти. Теперь мы видим, что Лазарь, к удивлению многих и себя самого, потихонечку воскресает. Но процесс воскрешения стимулируется пока не чувством любви, а чувством не­нависти. Ненависти национальной, не­нависти социальной, ненависти клас­совой... Какой пасьянс разложится завтра? На одной ненависти далеко не уедешь. Гусеничный ход - не самый верный способ движения демократии.

Впервые за всю многовековую исто­рию своего существования человечество вплотную приблизилось к трагической дилемме: или оно станет нравственным, или его не будет вовсе. Без решения этической задачи современное челове­чество не сумеет решить самую глобальную из всех стоящих перед ним сегодня проблем - проблему выжи­вания. При наличии современных ме­тодов истребления жизни мы не имеем права на бескультурье, вытекающее из мироотношения, сформированного на­шей цивилизацией, в основе которой - отъединенность от всего живого и по­стоянная агрессия ко всему, что отъе­динено. Мы похожи на человека, ко­торый пытается уничтожить свое отра­жение для того, чтобы вернуть свою целостность. Но целостность ускольза­ет от нас, как ускользает и само отра­жение.

Мы бросились возрождать утрачен­ные традиции с тем же нетерпением и пылом, с каким еще недавно их ист­ребляли. Однако возрождать следует не традиции, а духовную преемствен­ность, потому что любая искусственно возрожденная традиция без духовного обеспечения будет выглядеть как ве­чевой колокол на черной майке активи­ста «Памяти».

Беда в том, что нами утрачены не только традиции, а нечто более важное. В нашей общественной жизни утрачена былая духовная вертикаль, и все вопросы решаются только по горизонтали. Горизонталь же хоро­ша только для обсуждения экономиче­ских, политических и социальных задач в духе плюрализма. He будучи подкреп­ленной вертикалью, то есть нe имея аб­солютных духовно-нравственных ориентиров, одна горизонталь не способна вывести наше общество из кризисной ситуации. Пока на судне заделывают одну пробоину, в других местах возни­кает несколько новых.

Такая опасность обнаруживается и в стихии национальных движений. Национальный вопрос в нашей стране - это узел, в котором завязаны в одно и перспективы демократизации, и воз­можности нового тоталитаризма. Что победит - сказать мудрено.    Ясно       одно – решение этих   проблем     невозмож­но в условиях империи. Но империя - это не только политическая система, это еще и состояние души.

Имперский принцип вошел в плоть и кровь большинства населяющих импе­рию народов. События последних ме­сяцев об этом неоспоримо свидетельст­вуют. В национальных движениях всег­да существует тонкая, часто едва уло­вимая грань между патриотизмом и на­ционализмом. Первый, к сожалению, имеет тенденцию временами перерож­даться во второй, что происходит, ког­да национальный принцип становится главным мерилом ценностей и отличий и подменяет собой более высокие по иерархии общечеловеческие ценности, те, для которых несть ни эллина, ни иудея. Тогда выбор между добром и злом оборачивается выбором между «народом-богоносцем» и «народом-вре­дителем», и пятый пункт заменяет на­казы десяти заповедей Божьих. Подоб­ное состояние Н.А. Бердяев именовал рабством у национализма. При нашем духовном дефиците и всенародной то­ске по «королевской идее» нацио­нализм, в силу своей доступности и притягательности, становится одним из сильнейших соблазнов для истосковав­шихся по позитивным началам душ.

Кривое зеркало, искорежившее жизнь миллионам глядевших в него, разбито вдребезги. Но теперь возникла другая опасность - бесчисленные осколки кривого зеркала носятся в воздухе и проникают в сердца холодом нена­висти и злобы. Мы должны отчетливо сознавать, что до тех пор, пока эти осколки находят доступ к нашим серд­цам, империя кривых зеркал нерушима.