Сегодня все чаще из уст специалистов можно услышать утверждение о конце постмодернизма. Никто в точности не знает, что за пациент скрывается за этим именем, но уже готовится медицинское заключение об его кончине. Можно быть горячим приверженцем или страстным обличителем этого направления в современной культуре, но нельзя не признать, что постмодернизм явился всего лишь лакмусовой бумажкой духовных или анти-духовных тенденций, присущих нашей цивилизации.

Возможно, что он возник как аллергическая реакция на бессовестную спекуляцию сверхличностными ценностями и жесткую систему ложных иерархий, заданную тоталитарными режимами. Но аллергия – это не только болезненная реакция отторжения, но часто и тяжелое заболевание, иногда заканчивающееся летальным исходом.

Мы успешно прошли три стадии деконструкции: смерть Бога, смерть Автора, смерть Читателя и, похоже, теперь переживаем четвертую стадию – смерть Деконструктора. Кого еще мы могли бы похоронить?

О заслугах и недостатках покойного будет произнесено немало надгробных речей, но уже сейчас встает вопрос о приемнике. По этому поводу один из моих коллег высказал предположение, что на смену постмодернизму должна прийти эпоха тотальной тактильности. Мне представляется, что подобная смена означала бы лишь следующую ступень, еще более тяжелую стадию той же болезни. Знаменитые брейгелевские слепцы неплохо иллюстрируют царство тотальной тактильности и перспективы такого пути.

Тем не менее, эта опасность довольно реальна, поскольку подобные тенденции развития заложены нашей цивилизацией и уже нашли свое выражение в принципах современной эстетики. В частности, это отметил Ж.Бодрияр: «Изменилась вся парадигма чувствительности, осязаемость больше не является органично присущей прикосновению. Она просто означает эпидермическую близость глаза и образа, конец эстетического расстояния взгляда...» i

Продолжение движения в этом направлении означало бы дальнейшую гипертрофию гедонистического начала, заложенную в современной западной культуре, и в итоге обернулось бы ситуацией, которую лучше всего символизирует любимый образ все того же Бодрияра: «Умершие велосипедисты во время гонки вдоль транссибирской магистрали с возрастающей скоростью продолжают крутить педали своих велосипедов»ii.

Дело даже не в том, что гедонистические устремления современного общества запускают технологическую машину уничтожения природной среды обитания, а в том, что гедонизм, как о том свидетельствует история прошлых цивилизаций, – тупиковый путь развития культуры.

Растекаясь в ширину, в поиске все новых и новых наслаждений, человеческая жизнь теряет измерение глубины, без которого становится все более и более бессмысленной.

В то же время и сами удовольствия, получаемые человеком, зачастую напоминают удовольствия нероновского толка. Эрос и Танатос правят бал на всех подмостках нашей культуры - от литературы и музыки до живописи и кинематографа. Пафос тотальной деконструкции приятно щекочет наши пресыщенные скукой потребления души.

В кинематографе эта тема в форме интеллектуальной притчи озвучена в целом ряде эпатирующих фильмов - от «Большой жратвы» Феррери до «Автокатастрофы» Кроненберга.

Особо характерен последний фильм. Потерявшие вкус к жизни герои с маниакальным упорством стремятся пережить ситуацию автомобильной катастрофы. В них говорит не фрейдовский инстинкт к смерти, только при соприкосновении с возможностью собственной гибели они еще способны ощутить себя живыми. От прикосновения к смерти в них рождается мощный витальный импульс, тут же реализующийся в бурных пароксизмах сексуальной страсти. Герои попадают в заколдованный круг: от Танатоса к Эросу и от Эроса назад к Танатосу.

В таком же круге оказываются и участники террористических групп, только их Эрос сублимирован доминирующей националистической или религиозной идеей. Эрос и Танатос в опустошенной и омраченной душе современного человека способны продуцировать предельные тактильные раздражения, не случайно эстетика постмодернизма со сладострастием стервятника кружит вокруг этих будоражащих похоть мысли тем.

Анализ современного терроризма, ограничивающийся только социальными и экономическими причинами, замечает лишь верхнюю часть айсберга. Прагматическому мышлению трудно понять, что человек способен действовать вопреки собственной очевидной выгоде, вопреки своим социальным, экономическим и прочим материальным интересам. Террористы, осуществившие чудовищную акцию 11 сентября были из состоятельных семей, имели высшее образование и возможность пользоваться всеми благами европейской цивилизации. Можно, конечно, подобные инциденты списывать на счет религиозного фанатизма или психической невменяемости, однако даже Великий Инквизитор Ф.М. Достоевского с его крайне скептической оценкой человеческой природы («малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики») оговаривался, что «не хлебом единым жив человек», что кроме хлебов ему еще нужно знать, во имя чего, собственно, он живет, и без «твердого представления себе, для чего ему жить, человек не соглашается жить, и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы» (Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»)iii.

Западная демократия имеет целый ряд бесспорных и решающих преимуществ перед другими системами общественного устройства. И, прежде всего – это уважение к правам человеческой личности. Но, парадоксальным образом, сегодня она, похоже, приходит к тому, что в ней под угрозой оказывается само существование личности. Поскольку личность – это духовная характеристика человека. И дело здесь не в секуляризации христианской культуры, а в разрушении сакральных основ бытия невостребованностью духовного измерения человеческого существования в современном постиндустриальном обществе.

Идеалом жизненного успеха в общественном сознании представляется карьера звезды шоу-бизнеса, спортивной знаменитости, высокооплачиваемого киноактера или преуспевающего бизнесмена. Область духовных интересов перемещается на периферию общественной жизни, становится способом проведения досуга, хобби для чудаков или предметом эзотерических штудий для маргиналов. Монополия на духовную жизнь личности переходит в руки церковных или сектантских организаций и вызывает вполне обоснованное отвращение у интеллигентов духом партийной непримиримости и интеллектуального убожества, зачастую царящих там.

Посещение музеев и филармоний является для современных ценителей прекрасного таким же приобщением к культуре, как пребывание египетских фараонов внутри своих пирамид – формой духовной жизни. И то, и другое сохраняется лишь в саркофагах.

Интеллектуалы привычно сетуют на то, что телевидение духовно и душевно калечит людей. Этот факт трудно оспорить. Оно, телевидение, конечно же умножает убогость сущности сверх всякой необходимости. Но, с другой стороны, телевидение – это не более, чем зеркало души современного человека. Что можно увидеть в зеркале, когда в него смотрится Калибан. Еще неизвестно, кто кому корчит рожу. Склонен предполагать, что господин из преисподней сегодня, как никогда ранее, может почивать на лаврах. Наконец-таки при помощи человека ему удалось утереть нос богу и создать собственные параллельные виртуальные миры. Переселение рода человеческого при помощи последних достижений науки и техники в этот новый прекрасный мир идет полным ходом. Ведь там с человека полностью снимается его родовое проклятие, самая тяжелая из возложенных на него обязанностей – обязанность личного свободного выбора. Т.е. он, конечно же, и здесь выбирает, но уже не себя самого, а всего лишь подходящую кнопку, при помощи которой он свободно парит в виртуальной вселенной. Кто знает, может быть это средство и окажется эффективнее, чем всемирный потоп?

Невольно вспоминается «Поэма об Антихристе» русского философа Вл. Соловьева. Его антихрист декларирует «установление во всем человечестве самого основного равенства – равенства всеобщей сытости», и главное свое отличие от Христа видит в том, что тот был «исправителем человечества, я же призван быть благодетелем этого отчасти исправленного, отчасти неисправленного человечества... Христос как моралист разделял людей Добром и Злом, я соединяю их благами...»iv

Конечно же, Соловьев умер еще до того, как в ХХ веке обнаружился целый ряд «исправителей» человечества: от Ленина до Хомейни. Он не подозревал, какой ценой может быть оплачено разделение людей добром и злом. Но само появление на арене истории подобных избавителей кроме социальных, экономических и прочих достойных научного внимания причин, было вызвано совершенно не научными, но, тем не менее, вполне реальными факторами, а именно, фантастической причудливостью человеческой натуры, которая, кроме земных хлебов, жаждет иной раз и некого высшего смысла существования, каких-то там сверхличностных ценностей. Это последнее и есть неиссякаемый источник для произрастания «исправителей» и разделителей рода человеческого, которые одни только и знают, как нужно по правде все взять и благоустроить. Но из того, что жажда утоляется из отравленных колодцев еще не следует, что и сама жажда преступна.

Более того, смею думать, что без этой жажды человеческая история давно бы закончилась эпохой жующей и размножающейся протоплазмы. В качестве иллюстрации опять же отсылаю к фильму Феррари «Большая жратва». Нельзя безнаказанно ампутировать духовное измерение личности. «Свято место пусто не бывает», рано или поздно его заселяют бесы.

Отброшенный к самому себе, безнадежно затерянный в собственном одиночестве Homo Virtuales, этот вечный кочевник грезящей культуры, лелеет свою заветную грезу о встрече с Другим. Песней сирен звучит его бесконечный монолог, Монолог о ценности Диалога с Другим. Неустанно, на тысячи ладов распевает современный Нарцисс восторженный гимн Другому. Но не дай Бог зазеваться неосторожному аргонавту: «самая искренняя любовь на свете – это любовь к тому, что можно съесть»v. Каннибализм – радикальная форма нашего гостеприимства. Одни нуждаются в Другом, чтобы найти себя, другие - для того, чтобы окончательно себя потерять. Другой - это не более чем наше «алиби - в – Бытии»vi.

Мне представляется, что дискурс пост-модерна в современном мире еще далеко не исчерпан, поскольку основной источник, его питающий, - состояние предельной человеческой отчужденности, - остается непреодаленным.

Проекты глобализации человечества, основанные только на принципах экономической и информационной связи, без диалога культур, способствующего духовной консолидации, – это новая разновидность старого утопического мышления. И сегодняшние строители Вавилонской башни завтра с тем же энтузиазмом примутся возводить Китайскую стену.

Как справедливо заметил Антоний Блюм, «настоящее единство создается через уникальность каждого, а не через единообразие всех»vii. Но человеческая уникальность – это потерянное в нашем мире вертикальное измерение личности. Мы же давно живем, безнадежно врастая в горизонталь.

Дальнейшее акцентирование тактильности как способа бытия-в-мире может лишь усилить наркотический компонент и без того уже доминирующий в современной как массовой, так и элитарной культуре. Тактильность как единственно возможный способ ощутить Другого – это форма диалога незрячих, последняя роскошь человеческого общения, доступная в обществе мертвых велосипедистов. И как знать, не явится ли в итоге извращенная демоническая духовность национал-патриотических и религиозно-фундаменталистских движений с Востока реальной альтернативой секуляризованному миру Запада, как манящий мираж вертикали в мире потерянных горизонтов.

i Бодрияр «Прозрачность зла». М., «Добросвет», 2000, с. 81

ii Там же, с. 151

iii Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы. ПСС в 30 т., «Мысль», 1988, т.2, с.747, с.741

iv Вл.С. Соловьев. Поэма об Антихристе. Соч. в 2-х т., М., «Мысль», 1988, т.2, с. 253

v Бернард Шоу. Письма. М., «Наука», 1971, с. 253

vi М.М. Бахтин. К философии поступка. М., «Лабиринт», 1996, с.104

vii Митрополит Антоний Сурожский. Ответ Синдесмосу. «Русская мысль», N 4199,