В интернете попалась на глаза публикация, где Восьмой квартет Шостаковича до минор назван «гениальнейшим». Вспомнилось, как я присутствовал на первом прослушивании этого квартета в Союзе композиторов. В моей «Стенографии» зафиксирована дата: 7-го октября 1960 года. Больше полувека назад! Позвал меня мой ныне покойный друг, замечательный, до сих пор недооцененный композитор Михаил Марутаев. Народу в небольшом зале собралось множество. Миша сказал, что обычно на заседание секции приходят несколько человек.

Шостакович выступил с небольшим предисловием. Рассказал, что в июле этого года был в Дрездене, в связи со съемками фильма «Пять дней и пять ночей», к которому он писал музыку. Там возник этот квартет. «Я посвящаю квартет жертвам фашизма, – сказал Шостакович. – Не просто «посвящается», а именно «я посвящаю». Когда квартет будет напечатан, не знаю, напишу ли я так, меня могут обвинить в ячестве, в индивидуализме. Но в своем кругу я хочу выразиться именно так. Здесь можно встретить темы из разных моих работ. Это глубоко личное произведение».

Он волновался, как новичок, то и дело ерошил волосы на макушке, видеть это было неожиданно. Шостакович! Квартет пришлось проиграть два раза: перед концом четвертой, а может, даже пятой части у второй скрипки (Шервинский, квартет Бетховена) порвалась струна, решили повторить все. Это было потрясающе.

А потом поднялся некий Урбах (если бы я тогда не записал имя, кто бы его сейчас вспомнил) и сказал: товарищи, я думаю, нет надобности обсуждать это замечательное произведение. Шостакович растерянно встал, попытался что-то возразить, но все уже поднимались, многие, похоже, в недоумении. Я слышал, как кто-то рядом сказал: правильно, есть музыка, о которой нельзя говорить словами.

Миша мне объяснил: многие до сих пор не любят Шостаковича, но если будет открытое обсуждение, никто не посмеет выступить против. А тут, если выйдет еще одно постановление в духе 48‑го года, они могут сказать: вот, нам не давали высказаться о Шостаковиче. Шостакович – великий музыкант, но характер у него искалечен временем. Когда после постановления 48‑го года у него в квартире погас свет, он бросился к телефону: «Скажите, а воду тоже отключат?». Но когда ему потом предложили вновь занять пост директора Ленинградской консерватории, он взял бланк, который его попросили заполнить, и пошел с ним в туалет…

И вот сейчас я читаю комментарий неизвестного музыковеда – мы в те годы ничего, оказывается, по-настоящему не знали и долго еще не могли знать. «Гениальнейший Восьмой квартет до минор создан за три июльских дня 1960 года в Дрездене, в один из самых худших периодов жизни композитора. Шостакович стоял на грани самоубийства; чтобы получить разрешение на выезд, его заставили вступить в партию. По свидетельству его друзей Исаака Гликмана и Льва Лебединского композитор впал в жуткую депрессию: он пил, рыдал и производил впечатление человека, находящегося на грани психического срыва, а может, самоубийства. Вполне возможно, что Шостакович готовился уйти из жизни. Этот квартет был им написан как реквием себе. Обозначенное позднее посвящение «Памяти жертв фашизма» не более чем ширма. Шостакович писал Гликману: «Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета».

Много лет я уверял себя, что произведение может полноценно восприниматься независимо от условий его возникновения, от обстоятельств жизни автора, его судьбы, личности. И вот слушал гениальный квартет спустя пятьдесят с лишним лет после первого исполнения – как обогатилось его звучание новым временем, новым знанием!