Размышлял о новом чувстве реальности, о соблазне уйти от нее – и вспомнил давнее стихотворение Баратынского «Последняя смерть».

Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;
Меж них оно, и в человеке им
С безумием граничит разуменье.

………………………………………

Но иногда, мечтой воспламененный,
Он видит свет, другим не откровенный.

И вот поэт увидел «без покрова / Последнюю судьбу всего живого». Вначале ему открылось торжество разума: «Везде искусств, обилия приметы». Он увидел даже летательные аппараты.

Вот разума великолепный пир!
Врагам его и в стыд и в поученье,
Вот до чего достигло просвещенье!

Однако «прошли века», и взору открылось другое видение:

Глаза мои людей не узнавали;
Привыкшие к обилью дольных благ,
На всё они спокойные взирали,
Что суеты рождало в их отцах…

……………………………………..

И в полное владение свое
Фантазия взяла их бытие,

Живописуется что-то вроде торжества виртуальной реальности – хотя во времена, когда это писалось, такого понятия не существовало. В самом деле – читаю дальше:

И умственной природе уступила
Телесная природа между них.
Их в Эмпирей и в хаос уносила

Живая мысль на крылиях своих.
Но по земле с трудом они ступали
И браки их бесплодны пребывали.

Вдруг сопоставилось с записанным мной время назад суждением Сергея Хоружего: «Уход в виртуальную реальность чреват мягкой гибелью типа эвтаназии».

Прошли века, и тут моим очам
Открылася ужасная картина:
Ходила смерть по суше, по водам,
Свершалася живущего судьбина.
Где люди? где? скрывалися в гробах!
Как древние столпы на рубежах
Последние семейства истлевали».

Неожиданная перекличка, не правда ли? «Человек не понимает себя, не справляется с собой. Антропологическая ситуация тяготеет к сценариям гибели», писал Хоружий. По-иному прочитываются поэтические видения 200-летней давности. Назвать ли их прозрениями? Поэт, опережая позднейшие фантазии (еще не опыт), интуитивно ощущал опасность ухода от реальности, ее подмены.